«Ты пацан или не пацан» — о психологической дихотомии уличных элит

«Лëня, у нас стрела забита в 6 часов на площади Ленина. Надо постоять толпой с пацанами, если чё, впрячься. Пойдëшь?» — прочёл я сообщение на паре по философии Древнего Востока. «М-да, тяжко-тяжко, — подумалось мне. — Лëня, там же могут кого-то покалечить, убить! Ты пойдёшь как соучастник, Лëня… Там могут и тебя искалечить. Ладно, убить, зато курсовую по античной суицидологи писать не надо, но покалечить…».

В этих рассуждениях было что-то рациональное, и я почти решил никуда не идти, но вдруг услышал ещё один голос: «Лëня, ты же не лох, ты не можешь подвести пацанов, не можешь зассать. Ты же не лох, Лëня!». «Да, я не лох, надо идти,» — констатировал я.

Рассказывая про внутренний диспут коллегам, я каждый раз немного смущался от их смешков. «Хе-хе, пошёл на стрелку (как в лохматые девяностые!) из-за того, что ты, мол, не лох, хе-хе». Сначала я сам посмеивался, но потом задумался… «Лох», конечно, слово смешное, но не лишëнное семантики. Я бы сказал, что оно является столпом в терминологии новой «знати», сложившейся в уличной среде конца двадцатого века. Я бы выделил целую категорию «лоховства», характерную для психологии уличных элит. Сами эти элиты, называвшиеся «пацанами», мыслили себя только противопоставляя свою категорию «пацанства» категории «лоховства». Как, например, дворяне противопоставляли себя черни, мужикам. Дворянин мог уговорить себя пойти на дуэль, рассудив: «Я же не мужик, а аристократ, у меня есть честь». И вряд ли бы кто-то посмеялся над его словами. Та роль, которую он на себя примерил, обязывала следовать некоторой этике. Настоящий дворянин — дворянин тогда, когда обладает категорией «дворянства», в которую входит защита собственной чести посредством поединка. Если же ты не способен на это, то ты не лучше мужика. Похожей логикой могли пользоваться кшатрии, уходящие на войну: «Я же не вайшью, я кшатрий, моя дхарма, мой кастовый долг, обязывает меня пойти на войну». Так же и пацаны 90-х годов руководствовались вполне себе приличной логикой, следуя этике той социальной группы, к которой принадлежали, и которая противопоставлялась группе, стоявшей ниже в социальной иерархии.

«Стоп, Лёня! Как ты смеешь!? Нет, ну как ты смеешь сравнивать уличную гопоту со знатью, с дворянами, с кшатриями наконец!?». А вот так. Привилегированный класс (то есть знать) не обязана отвечать вашим морально-этическим нормам. Ведь что делает элиту элитой? Это, в первую очередь, вопрос экономический и политический. Дворяне, кшатрии, рыцари и т.д., и т.п. сами себе хлеб не добывали, у них были люди, за счёт которых они жили, чей труд эксплуатировали. Будь то мужик на ржаном поле у дворянина. Будь то лох-продавец на Канавинском рынке у «братка». Суть одна — труд слабого присваивается сильным. И, наконец, власть, почти во все эпохи, — привилегия тех, кто может добыть её оружием. «Взял нож — политик» — поёт Саша Скул (автор хита «Кто не сидел — тот не русский»). Действительно, взял саблю — пошёл резать врагов Родины, за что император даст вам вольности. Взял табакерку — пошёл убивать императора (см. убийство Павла I), чей сын даст вам ещё большие вольности. «Браток» явно обладает большими правами по сравнению с лохом, силой оружия и денег он может диктовать свою волю на определённой территории. Однако у вас может возникнуть претензия: «Ага, Лёня, вот тут-то ты и пойман за руку! Дворяне — они дворяне потому, что государство дало им привилегии. Твои уличные гопники сами назвали себя элитой, противопоставив себе законную власть». Да, отчасти вы правы. Если элитой можно назвать только тех людей, чья власть легализована государством, то с первого взгляда пацаны — не элита. Но, попрошу заметить, страна бывает не только вовне, но и внутри. Власть «братков» легализована не внешней, но внутренней державой:

«Снаружи буду жив, приветлив и румян,
чтоб выполнять ваш план и танцевать лезгинку,
но внутренней державой я призван из крестьян
к поэзии, к войне, к убийству, к поединку».

Человек, мыслящий себя в качестве привилегированного члена общества и занимающий соответствующее место в нём, всегда был и будет элитой. Это показывает история. Франки, пришедшие к кельто-романцам, мало того, что плевать хотели на римские законы, но и сами собой ещё представляли варварское королевство, в котором об институте легализации элитарности и речи не могло идти. Германцы просто пришли и стали править. Франк просто заехал в Паризиум на коне, как «браток на бэхе». Потому что он может. Потому что понимает, что он достоин, а все остальные — чернь, мужики, лохи, шудры. Да кто угодно, но только не он, не элита.

«Ладно, Лëня, мы поняли, почему пацан где-то тридцать лет назад был обязан пойти на стрелу, но ты-то! Почему ты, сидя на паре по истории философии Древнего Востока, учась в высшем учебном заведении, решил поиграть в “дворян 90-х” годов?» На это я отвечу словами любимого поэта:

я эстетствую если я пьян
выхожу постоять на подмостки
и играю последних дворян
даже кровь моя цвета известки

театральная сабля меня
разрезает как теплое масло
режиссер не находит огня
значит роль моя тоже угасла

все рыдают и тянут из рук
мой штандарт из лилового крепа
но в партере смеется мой друг
значит я умираю нелепо

Ф. А. Терентьев