Интеллектуал-во-власти. Типаж Макиавелли

Биограф Рэй Монк¹ считает, что невозможно полноценно понять философа, не выяснив, какие надежды он возлагал на философию. Монк собирает различные свидетельства, сопоставляет факты и предполагает, из какого опыта и каких событий возник образ мысли философа.

Так, в биографии Витгенштейна его самооценка и характер предстают не данностью, а тем, за что Людвигу пришлось побороться в юности. В случае Бертрана Рассела Монк и вовсе вкладывает усилия в расследование сексуальной жизни графа. Правда, в этом обнаруживается уже и несколько иной мотив. Рассказать о том, с какими жёнами своих друзей спал Рассел – это ещё и способ вывести Бертрана из статуса хрестоматийной фигуры, которая описывается парой основных тезисов, вроде:

1. Рассел доказал сводимость математики к логике.
2. Написал «Историю западной философии».
3. Стал прародителем аналитической философии.

Нередко история философской мысли так и подаётся — как история хрестоматийных фигур, которые философствовали в своём, закрытом от внешних воздействий мире. И есть лишь редкие исключения, когда какие-то идеи объясняются не только тем, что философ спорил со своими предшественниками, но и обстоятельствами его жизни, как в случае Томаса Гоббса² или Спинозы.

Недавно для одной энциклопедии я писал главу про Никколо Макиавелли, который в большинстве своём также воспринимается как хрестоматийная фигура – достаточно знать минимум информации, а в остальном это просто ещё одно имя в учебнике философии. Тем не менее, в ходе написания стало понятно, что на Макиавелли можно посмотреть как на нечто предельно близкое к нашему времени. Под определенным углом итальянский философ отлично вписывается в один из типажей современных интеллектуалов, о чём я сейчас и поведаю.

1

Первым, на что я обратил внимание, был жанровый разброс в творчестве Макиавелли: основанная на средневековом славянском фольклоре художественная повесть, несколько поэм и комедийных пьес, переложенный в стихотворную форму «Золотой осёл», биография Каструччо Кастракани и перевод Теренция. Всё это, естественно, дополняется историческими трудами и философскими рассуждениями. Причём писалось всё вперемешку, и нельзя однозначно сказать, что у Макиавелли были периоды художественные, исторические или философские. Хотя, забегая вперёд, замечу, что есть свидетельства вынужденности такой многожанровости.

Уже на таком уровне подобный послужной список крайне напоминает аналогичный у некоторых современных сетевых публицистов. Но не будем спешить с выводами. Думаю, главное, что можно заключить, так это то, что человек, который не боится пробовать себя в различных литературных жанрах, скорее всего уверен в том, что он умеет писать. Более того, он, вероятно, убежден, что письмом можно достичь чего-то не только на поприще абстрактной славы и признания, но и в плане вполне себе конкретных целей.

Моя гипотеза состоит в том, что Макиавелли использовал письмо и философию скорее не для обретения власти, но наверняка для вхождения во власть. Главная форма власти, которая волновала итальянца – это властвование над умами власть имущих. На его фигуру можно посмотреть, как на яркого представителя типажа «интеллектуала-во-власти» – человека, который сближается с властью через культуру.

Макиавелли на ранних этапах своей жизни старался построить политическую карьеру, и она была неотрывна от его писательской деятельности. Несмотря на небольшие должности, Никколо активно проявлял себя как придворного интеллектуала и советчика. Временами откровенно напрашивался на роль серого кардинала, хоть по факту был только государственным служащим. Собственно, за такой подход³ к службе его в какой-то момент лишили всех привилегий, дали подписку о невыезде и оштрафовали.

Позже Макиавелли всё-таки разрешили работать на государство, но в роли историографа. От непосредственной власти его отдалили. Никколо пробовал задействовать личные связи, но в итоге вернулся к своему основному методу. Родилось несколько художественных работ, пьесы даже имели популярность, но главным итогом попытки возвращения власти через написание текстов стал всем известный «Государь».

Никколо посвятил работу Лоренцо Медичи, правителю тогдашней Флоренции, да так и не узнал, что посредством этого труда он прыгнул выше головы и всё-таки обрёл власть над умами, но не своего поколения, а на поколения вперёд.

2

С подобным желанием обрести власть посредством интеллектуальной деятельности мы сталкиваемся и сейчас. В неформальном поле это проявляется в виде своеобразного текстового активизма, когда люди тратят время на то, чтобы участвовать в идеологических баталиях в интернете и набирать сторонников в лице потребителей «интеллектуального контента». Примером могут служить и последователи Джудит Батлер, для которых борьба в твиттере – это настоящая борьба, и так называемые интеллектуальные русские националисты, для которых исторические статьи и стримы – это способ что-то доказать и привлечь новых сторонников. Аналогичным образом и марксисты продолжают свою классическую линию агитации и пропаганды в цифровом пространстве. Что уж и говорить о неореакционном движении, которое свою претензию на власть и знание о том, как надо властвовать, проявляет исключительно через интернет и тексты.

Суть в том, что для всех них, как и для Макиавелли, тексты – это не просто способ высказать нечто, а ещё и способ чего-то достичь. В текст или его вариации в других медиумах (подкасты, видео) в таком случае вкладывают даже не то чтобы перформативный, а, скорее, своего рода мистический смысл. Подобно древним жрецам, авторы таких произведений предполагают, что производимые ими знаки, слова и образы будут иметь действенную силу.

Конечно, можно по-бодрийяровски поёрничать и заметить, что новые интеллектуалы-во-власти восприняли горький урок Макиавелли и теперь борются за символы власти (лайки, подписки, упоминания в медиа), которые они сами и наделяют каким-либо значением.

Тем не менее, не стоит забывать о формальном поле. Во многих странах философское или гуманитарное образование – это способ приблизиться и войти в действующую власть. Шутка о том, что сначала ты смеёшься над гуманитарием, а потом он делает лингвистическую экспертизу твоих постов в интернете – как нельзя лучше отражает, как интеллектуалы входят во власть и чем в ней занимаются. А ведь это не предел, ещё есть идеологи и официальные пропагандисты, которым без гуманитарного бэкграунда никуда.

При этом путь интеллектуала-во-власти рискован. Некоторые люди, которые не могут вовремя подстроиться под роль государственного служащего и придержать свои гениальные советы, могут годами напрашиваться во власть над умами власть имущих, но так и не получить желаемой реакции с обратной стороны.

3

В таком рассмотрении Макиавелли и показался мне не только хрестоматийной, но и живой фигурой. Знакомым образом, одним из небольших, но заметных ликов нашего общества. Не только потому, что итальянец задаёт определённый типаж, но и ввиду психологизма и трагики, виднеющихся в интеллектуалах-во-власти.

Посудите сами, даже делая «Государя», как заказной текст, который никто не заказывал, Макиавелли выразил несколько идей, которые положили начало политической философии в её современном виде. Выглядит так, словно пресловутая любовь к мудрости всё-таки прорвалась через плеяду личных интересов Никколо. Либо же, талант даже в функциональном письме не скрыть. Похоже, что интеллектуал-во-власти находится в той или иной форме западни социального престижа⁴. Ведь есть множество более эффективных способов оказаться у власти, но он хочет достичь цели довольно странным и определённым образом. Что это – желание не замарать руки? Сохранить достоинство? Или заиметь две карьеры по цене одной? А может, попросту странный фетиш?

Вопросы остаются открытыми, но, по-моему, так в интеллектуалах отзывается импульс политизированности знания и философии, заложенный Платоном. И чем дальше, тем в более шизофренических и завуалированных формах проявляется тайное желание гуманитаристики лицезреть мифического Царя-Философа – найти, воздвигнуть или вовсе стать им.

1. Монк специализируется на истории аналитической философии и наиболее известен благодаря своим биографиям Людвига Витгенштейна и Бертрана Рассела. На русский язык, пока что, переведена только первая.
2. Версия о том, что радикальное неприятие анархии сформировалось у Гобсса из-за того, что он был современником Английской гражданской войны — это вообще мейнстримная интерпретация его взглядов. Что довольно необычно для истории философии.
3. А ещё Никколо немного просчитался со стратегическим выбором политической стороны. Именно поэтому мне кажется неубедительным ход, когда на итальянца начинают проецировать образ государя. Ибо сам Макиавелли допускал совсем не государевы ошибки.
4. Такой выбор деятельности, когда у индивида присутствует высокая нематериальная мотивация, а отказ от этой деятельности сулит моральным проигрышем. Ситуация, когда реальная или мнимая престижность деятельности вынуждает человека закрывать глаза на связанные с ней проблемы.