Евангелие от Дугласа, или подружка всё ещё в коме? Рецензия на книгу Дугласа Коупленда
Николай ЧервяковРецензия на книгу Дугласа Коупленда «Пока подружка в коме»1
Do you really think she’ll pull through?
The Smiths – Girlfriend in a Coma
Канадский писатель Дуглас Коупленд вошёл в историю популярной культуры как автор, художественно оформивший социологический концепт «поколение X». Написав в 1991 году одноимённый роман («The Generation X: Tales for an Accelerated Culture»), Дуг создал новую идентичность: теперь безработные американцы в возрасте от двадцати до тридцати лет могли смело называть себя представителями поколения X. В романе принадлежность к поколению обеспечивается именно статусом безработного (или фрилансера), а не временем рождения. Ведь рождённые в одно десятилетие с главными героями яппи и «белые воротнички» предстают как чуждая и безликая масса. Но, несмотря на всю критику офисного феодализма, герои романа не могут уподобиться абсолютно свободным Марку и Дарье, парочке хиппи-шестидесятников из «Забриски-пойнт». Они уже повязаны путами социальной и финансовой стабильности, символическим выражением чего является душевное спокойствие одного из героев, когда он приезжает в родной дом, где прошло его счастливое детство и где его всегда ждут родители (этот мотив повторяется в более позднем романе Дуга «Жизнь после Бога»). Следуя семиотическим заветам Ролана Барта, сопровождая текст разъясняющими неологизмы вставками и даже включая социологическую таблицу в конец романа для подтверждения того, что поколение X живёт, женится и размножается по-другому, Коупленд создаёт тем самым мифологическую идентичность для людей своего возраста. Точно так же Александр Горчилин в «Кислоте» создаёт идентичность для миллениалов, пришедших на смену поколению X, а риторический вопрос одного из героев фильма «Что мы можем дать миру, Саш, кроме зарядки от айфона?» бессознательно связывает миллениалов с их родителями – поколением X. Ведь айфоны были придуманы теми, кто стоял у истоков компьютерной индустрии в Америке в 1980-е годы. Это те самые безработные американцы от двадцати до тридцати, не захотевшие батрачить в офисах, но довольно быстро загнанные в технологические центры вроде Кремниевой долины (обо всём этом Коупленд не преминул рассказать в романах «Рабы Майкрософта» и «jPod»). Понятно, что перед инновационными компаниями вроде Microsoft и Apple стоят те же самые задачи (капитализация и прибыль), что и перед более традиционным бизнесом, областью обитания «белых воротничков». Коупленд, таким образом, создал миф (а позднее сам его развенчал) о якобы свободных от пут общества людях. Но, подобно блудным сынам, они возвращаются обратно – к домашнему очагу и спокойному укладу жизни.
Поупражнявшись с мифологией поколения X, Дуг решает взяться за теологическое обоснование последнего, результатом чего становится роман 1998 года — «Girlfriend in a Coma». На носу у человечества – предвещаемый многими (псевдо)пророками конец света, который должен наступить то ли в 2000, то ли в 2001 году. Коупленд, не оставаясь в стороне, пишет роман, который по драматичности не уступает ни апокалиптике Иоанна Богослова, ни мистическим прозрениям Нострадамуса (спустя несколько лет Дуг напишет проникновенный роман «Эй, Нострадамус!», посвящённый событиям в школе Колумбайн).
Несмотря на присутствие в романе постмодернистских заигрываний с читателем (в больнице, где находится Карен, главная героиня, играет песня группы The Smiths; после конца света (читай – конца истории Фукуямы) герои «иногда делают бумажные самолётики из гравюр Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна и соревнуются в меткости, запуская их в камин»), пафос роману придаёт именно эсхатологическая составляющая. И характер её далеко не технологический, как в «Бегущем по лезвию», а новозаветный.
Сюжет строится на постоянно повторяющихся аллюзиях вокруг евангельской истории. Сердцевина её – Христос. Смерть, воскресение и вознесение Христа в романе обыгрываются через коматозное состояние молодой девушки Карен. Она впадает в кому на семнадцать лет (символическая смерть), затем неожиданно для всех близких просыпается (символическое воскресение), а в самом конце романа поднимается на гору (символическое вознесение) для того, чтобы, снова впав в кому, перезапустить мировую историю, тем самым дав шанс своим друзьям (символические апостолы) изменить этот мир.
Чудо воскресения Христа – тайна христианской веры. Никто не мог предположить и представить, что истощённый Христос (каким он изображен на картине Ганса Гольбейна Младшего «Мёртвый Христос в гробу») может воскреснуть. Точно так же никто из друзей Карен не мог предположить, что эта «морковка», как называет свою маму маленькая Меган, сможет когда-нибудь вернуться к прежней жизни. Из всех близких только Ричард, парень Карен, и отец посещают её еженедельно, но и они уже устали надеяться. Проснувшись, Карен обнаруживает, что её тело, пройдя через великое Испытание (как любит говорить ещё один герой романа – призрак Джаред), практически отсутствует:
Затем она опускает глаза, чтобы посмотреть на себя, на своё тело. Господи, где моё тело? Я ничего не чувствую. Где мои ноги? Я не могу пошевелиться…я…
Коупленд не забывает сказать о «воскресении» Карен как о чуде:
Венди – достаточно опытный врач, и она лучше других понимает: то, что Карен пришла в себя, сродни чуду.
Естественно, что подобное событие в мире произведения вызывает интерес прессы. За Карен начинают охотиться как за новым Мессией. От неё ждут судьбоносных откровений, но в ответ все (и близкие, и журналисты) получают только молчание, а если Карен что-то и вспоминает, то готовых воспринять её слова всерьёз находится немного. Ни Карен, ни Джаред до определённого момента не могут проговориться о том, что они знают о мире, какие откровения они получили. И даже в конце романа они не могут дать окончательных ответов о том, почему случился конец света и является ли он частью чьего-то замысла. Коупленд, подобно Псевдо-Дионисию, создаёт трактат по апофатической теологии, где бытие Божие подразумевается, но не может быть высказано:
— Слушай, Карен, скажи мне лучше вот что: в чём мы оказались замешаны? Почему именно мы? Вообще почему здесь и сейчас? И почему мы – ты, и я, и..?
— Ричард, ты забыл, что у меня мозги как в семнадцать лет? Думаешь, во всём этом так легко разобраться?
— Ещё кто-нибудь выживет?
— Не знаю. Знаю наверняка только о тех, кто совсем рядом.
— Что мы должны делать? Как вести себя?
— Я же тебе сказала, что не знаю. Перестань мучить меня.
Или ещё пример:
— Джаред, скажи всё-таки: время кончилось? Ты ведь мне так и не ответил.
Лайнус нащупывает что-то, он уже на верном пути, но я не могу дать ему ответ.
— Нет. Не совсем.
— Ну вот, всё как всегда. Никто ничего прямо не скажет…
Кстати о Джареде. Его форма бытия – призрачность – недвусмысленно намекает на роль, которую он играет во всей этой истории. Джаред не кто иной, как Святой Дух. Это подтверждается в эпизоде с непорочным зачатием будущего ребёнка Венди, когда Джаред просто проходит сквозь тело женщины, как сквозь стену:
Я останавливаюсь, замираю в её теле. Над нашими головами в верхушках деревьев о чём-то галдят вороны. Я прохожу сквозь неё и словно получаю ответы на давно мучившие меня вопросы; ощущение такое, будто я «завис» в некоем моменте истины.
Однако Джаред совершает и те действия, которые в евангелиях приписываются Христу. Он одним «прикосновением» исцеляет от слепоты Джейн, дочку Меган и внучку Карен; самой Карен излечивает ноги, и она после этого может самостоятельно ходить и даже бегать; показывает Лайнусу «сияние небес», после чего тот говорит, что «видел всё, что хотел видеть в этой жизни». Джаред – это то Слово, которого ждут герои. Он возвестит им всем, что же нужно делать теперь, после конца света, и немного приоткроет завесу тайны, окружавшую компанию друзей на протяжении долгих лет:
Вы всё спрашивали, почему именно вам восьмерым было уготовано остаться в живых и наблюдать конец света. Объясняю: это потому, что всем вам дан особый дар. Огромный, но непонятный. <…>. Поймите: вам было дано увидеть, как пойдёт ваша жизнь, если мира вокруг не станет.
А как пошла их жизнь, когда мира вокруг не стало?
Мне кажется, мы всегда хотели жить благородной, достойной жизнью, но – как-то по-своему. Помните, на что мы жаловались: Интернет – тоска и чушь собачья. По «ящику» ничего интересного. Видео – скукотища. Политики – все идиоты и свиньи. Верните мне мою невинность. Мне нужно выразить моё внутреннее «я». Ну и что – какие у нас убеждения? Да никаких, а если и есть какие-то, так мы ни одного поступка не совершили в соответствии с ними.
Эта исповедь Ричарда не случайна, поскольку он из того самого поколения X, которое жаждало свободы самовыражения, но подверглось неоконсервативным нападкам и потеряло свою удаль. Карен, пробыв в коме все 80-е и большую часть 90-х, проснувшись, обнаруживает вокруг себя не молодых друзей-энтузиастов, а глубоко застрявших в рутине конформистов. И поэтому она первая видит, что с миром что-то не так, поэтому её значение столь велико, она действительно оказывается Мессией:
Вы – будущее, вы – вечность, вы – всё в этом мире! Вы и есть те, кто придёт Потом. Я сейчас уйду. Время пришло, мне пора. Да, вот – я чувствую, как меня уносит. Вы должны изменить этот мир. Счастливо вам, ребята.
Коупленд, написав «Подружку в коме», признал поражение поколения X перед американским капиталистическим истеблишментом. Но, приняв поражение, он всё равно пытается возродить в закостенелом поколении утерянное стремление к свободе. Узнав истину о своём подчинённо-зависимом положении в этом мире, герои романа становятся провозвестниками иного мира. Пока каждый человек на Земле, подобно Фениксу, не родится заново, они будут идти по улицам и возвещать новую истину. До тех пор подружка будет в коме.
Мы начертим на песке длинную линию и потребуем от всего мира перейти эту границу. Каждая клетка нашего тела готова выплеснуть свою частичку истины. Мы будем стоять на коленях перед автоматическими дверями, попирая истёртые, зачитанные до дыр старые учебники, из которых мы выдрали страницы. Мы будем умолять прохожих присмотреться, понять, осознать наконец, что нужно спрашивать. Задавать, задавать, задавать вопросы, не переставая, до тех пор, пока Земля вращается вокруг своей оси. Мы будем теми взрослыми людьми, что сметут эту изношенную, давно не оправдывающую себя систему. Мы будем прорубать, прогрызать, прокапывать себе дорогу к новому, совершенно новому миру. Мы превратим камень и пластмассу наших душ в лён и золото. Я в это верю. Я знаю, что так будет.
Иллюстрации: Табуретка
